Приз Студенческого жюри 33-м МКФ «Послание к Человеку» с формулировкой «За искреннее путешествие к своим корням и за возможность для зрителя отправиться в долгое плавание на пути к самому себе» получил фильм «Прощай, дикарь» (Бельгия, Франция, 2023 г.) – дебют бельгийского кинорежиссера Серхио Гуатакира Сармьенто.
… «Прощай» по-французски звучит не так безнадежно, как по-русски, даже почти «до свидания», с любовью… Потому что, «когда любишь, всегда прощаешься…», – сказала бы Марина Цветаева. «Адью», впрочем, может звучать и как «Всё! Привет»!» И как «Заходите ещё…»
Создатель фильма «Прощай, дикарь» («Adieu, sauvage») Серхио Гуатакира Самьенто пустился из Бельгии, где успешно закончил киношколу Института широковещательных искусств, в экспедицию на другой континент, чтобы узнать народ, с которым, как утверждал его отец, имеет родство, т.к. второе имя его, кончается на букву «А», а не на «О», как у испанцев, и выдает древние корни молчаливых жителей больших островов и больших рек, способных покончить с собой… от неразделенной любви… Все, что Серхио видит по пути, что попадает в кадр его безмолвного и кажется, несуществующего вовсе оператора Давида Гарсиа, становится предчувствием и знаком явления, которое скрыто впереди и откроется в конце или после…
Вот самолет рисует свою собственную тень на бедных домах и пальмах, падает, а закадровый испуганный голос вспоминает рассказ родственника про то, как его великий папа (или дядя) рулил самолетом, у которого все держалось на подвязках из женских чулок. Естественно, не х/б, потому что от температуры двигателя чулки поплавились, и самолет рухнул. Но это был еще не конец, потому что дальше мы видим Серхио живым и взрослым продолжением папы-летчика, видим его длинные черные волосы и рельефный нос индейца по крови, загорелую кожу и одежду мужчины. Но не на все вопросы могут ответить местные жители. Тогда Серхио перестает их задавать и просто наблюдает, или делает то же, что и люди вокруг: плетет корзины, торчит в праздничной толпе, или плывет в лодке с теми, от кого хочет получить ответ. Он больше не спрашивает, а позволяет всему случаться.
В черно-белом кадре сначала появляется город, рикши, машины, дождь, как в фильмах 1960-х, снятых визуальными антропологами. – Мы в Колумбии и движемся в сторону закрытых мест, где живут «люди реки», отрезанные от основного мира «своим низким происхождением», потому что они индейцы, они бедны и не могут создавать брачных союзов больше ни с кем, кроме своих. И там самое большое количество самоубийств от неразделенной любви.
Вместе с автором фильма (одновременно героем-рассказчиком и наблюдателем) мы попадаем в город, «в котором живут только дети и военные». Мы видим массовый праздник по поводу «встречи с депутатом». Под пологом на лавках рядами сидят возрастные семейные пары, бегают дети, перед ними активно шизует клоун и учит собравшихся, как нужно хлопать в ладоши и радоваться, когда получаешь в подарок от депутата флисовую куртку или штаны. Все ужасно радуются, смеются, хлопают, едят пирожки. Потому что флисовые куртки на 30-градусной жаре – это реально смешно. А военные в «пикселях» разыгрывают перед народом потешные сценки. Что все эти люди делают? Они «весело расстаются со своим прошлым» и будущим: делегируют свои права на эту землю некоему «депутату» в обмен на пирожки, клоуна, флисовые куртки и громкую музыку зрелища. Но там только дети и старики. А где молодые женщины и мужчины? – Что за сообщество?
Вопросы остаются без ответа. Это же кино, а не журналистика: здесь вопросы не предполагают прямого ответа, а предполагают поиск его следованием за героем, чтобы в результате найти… самого себя. – Мы делаем и смотрим кино для того, чтобы понять, что происходит с нами. Слова здесь мало что значат.
Мы плывем по реальности, как по немой реке, в закрытое этническое сообщество индейцев, не входящее в контакт с городом и соседними племенами, которых в Амазонии много. Одно из них мы видели в прошлом году на 44-м ММКФ в уникальном этнографическом фильме «Изобретая другого» (режиссер Бруно Жорже, Бразилия, 2022). Но там племя было совсем дикое, вело войну со всеми вокруг, самые бравые мужские особи не понимали, что «забрать» и «убить» в чужой деревне – это «плохо», и когда зашел вопрос о возвращении части рода из мира «белых» на землю предков и воссоединении среди лесов дремучих, то для взаимодействия с племенами на пограничных землях потребовались «белые посредники» – ученые-этнографы.
Как будет на этот раз? Примут этого полуиспанца, полуиндейца из Европы и его оператора «хлебом-солью» и расскажут про свое житье-бытье, или отторгнут? – Оказывается, племя, с которым Серхио состоит в родстве, не разговаривает с чужаками, не знающими языка какуа… Но ведь не все в жизни и можно сказать словами…
Уплывая по реке, мы вступаем в мир того, что между слов, – в мир чувств… Где главное чувство – одиночество, а главное стремление – поиск родины и любви.
Река – главная горизонталь в кадре – постоянно делит кадр на три-четыре четверти. Долбленая лодка, в носу которой спокойно спит молодая индейская девушка, еще ребенок, движется медленно и долго. Борт лодки восходит до верхнего края кадра и в центре поворачивает вниз. То есть, если вспомнить теорию влияния направления линий в кадре, которую разрабатывал С.Эйзенштейн еще в «Броненосце «Потемкине», диагональ вверх говорит о движении истории на подъем, диагональ вниз, в левый угол, предсказывает крах «ролевых ожиданий» героя…
Дальше мы слышим много историй настоящих индейцев. При этом в кадре происходит все время только покой и ничего ужасного: восходы, закаты, огонь очага, плетение корзин… Старый индеец рассказывает про целую семью, в которой погибли все девушки-сестры одна за другой, но мы не понимаем, почему. Видимо, этому народу трудно найти себе «пару» внутри самого себя, некого любить. Но у старого индейца много детей и одна любимая жена, потому что он сначала женился, а потом ее полюбил…
Жуткий рассказ о том, как индейские мальчики в племени становятся мужчинами, – на мой взгляд, самая загадочная часть картины. Это не показывается, мы в эти минуты видим только реку, но им дают «увидеть другой мир», в котором «нельзя плакать», даже если очень больно, и при этом доставляют нестерпимую боль и дают увидеть боль, которую невозможно терпеть. Только после прохождения этой инициации мальчик признается мужчиной-индейцем.
– … Я смогу когда-нибудь стать индейцем?.. – спрашивает автор старого индейца за кадром.
– Вряд ли… – отвечает за кадром старый индеец.
– В этом ритуале не могут присутствовать иностранцы и женщины. Вы правы, это мужская инициация, и я, как иностранец, не мог в ней быть. Поэтому показать ее не могу… И молодых женщин вы на улице и в кадре не увидите: их не принято показывать, и даже гуляющими на улице в тех краях вы их не увидите, это не принято, – объяснил Серхио Сармьенто зрителям после фильма.
А как же изменился сам герой. Ведь он, рефлексируя на новую для него реальность, обязан измениться в результате путешествия, – в соответствии с законами кинодраматургии? Серхио признался, что после этого путешествия находится в еще большей растерянности, чем до: «Я теперь не знаю, кто я…»
Зритель ужасается: как же это?! Плыть в такую даль, чтобы развалить свою собственную самооценку, получить от ворот поворот от каких-то диких индейцев?!
Но, господа, кто больше «дикарь» сегодня: мы ли, переколошматившие всю Евразию постоянными этническими конфликтами и войнами, или люди большой реки, всегда плывущие в направлении любви?
Марина Копылова, член Гильдии киноведов и кинокритиков Союза кинематографистов РФ,
Санкт-Петербург – Москва – Йошкар-Ола